Великий преобразователь сразу понял, какое благотворное влияние окажет на полуобразованное русское общество и на смягчение грубости тогдашних нравов уничтожение затворничества женщины.
Следствием этого был указ 1719 года о неслыханных до того времени собраниях обоих полов, называемых ассамблеями.
Вот содержание этого указа:
1. Желающий иметь у себя ассамблею должен известить о том каждого прибитым к дому билетом.
2. Ассамблеи начинать не ранее четырех или пяти часов пополудни, а оканчивать не позже десяти.
3. Хозяин не обязан ни встречать, ни провожать гостей или по чему-либо для них беспокоиться; но должен иметь, на чем их посадить, чем их потчевать и чем осветить комнаты.
4. Каждый может приходить в ассамблею, в котором часу ему угодно, сидеть, ходить, танцевать или играть.
5. В ассамблеи могут приходить чиновные особы, все дворяне, известнейшие купцы, корабельные мастера и канцелярские служители с женами и детьми.
6. Слугам отвести в доме особые комнаты, чтобы в покоях ассамблеи было просторнее.
7. Преступивший эти правила подвергается наказанию осушить кубок Большого орла.
Говорят, что указ этот произвел различные впечатления. Заключенные в высоких теремах красавицы наши, только по праздникам осмеливавшиеся подходить к косящатым окнам, чтоб посмотреть на гуляющий по улицам народ, втайне радовались предстоящей свободе. С другой стороны, их мамоньки, воспитанные по старине, неохотно повиновались воле государевой и жаловались на развращенное время, в которое девушкам позволялось не только разговаривать, не краснея, но даже прыгать с молодыми мужчинами.
Ассамблеи устроены были следующим образом. В одной комнате танцевали; в другой — находились шахматы и шашки; в третьей — трубки с деревянными спичками для закуривания, табак, рассыпанный на столах, и бутылки с винами.
Ассамблеи начинались всякую зиму у государя, а оканчивались у обер-полицмейстера. Он по списку, составленному самим государем, извещал за несколько дней особ, у которых надлежало собираться, о наступавшей очереди. Хозяин приглашал знатнейших; прочих извещали об этом барабанным боем по городу, или на перекрестках улиц прибивались к домам приглашения ко всем проходящим, чтоб пожаловали к такому-то попрыгать и повеселиться. В день ассамблеи являлся к хозяину в два часа обер-полицмейстер с пятью канцеляристами, которые записывали приезжающих для того, чтоб потом донести об этом государю.
В три часа начинали съезжаться. Обыкновенно и дамы, и мужчины приезжали в самых богатых нарядах. Только во время траура при дворе никто, кроме императрицы, не имел права носить драгоценных камней, золота или серебра. В шесть часов приезжал император, а немного спустя государыня с великими княжнами. К ней одной хозяин выходил навстречу и ее одну провожал до кареты. Излишняя учтивость к прочим посетителям наказывалась осушением кубка Большого орла. Дам угощали чаем, кофе, миндальным молоком, медом и вареньями. Мужчин пивом, вином и трубками. Лимонад, оршад и шоколад считались редкостью и подавались только на ассамблеях у герцога Голштинского и министра его Бассевича в 1723 году.
Впоследствии, когда в нашем обществе утвердились любезность и законы приличия, вошел в употребление следующий обычай. Хозяин во время танцев подносил букет цветов даме, которую хотел отличить. Дама эта становилась царицей бала, распоряжалась танцами и тот же букет торжественно отдавала другому кавалеру, назначая при том день, в который желала танцевать в его доме. Получивший цветы обязан был слепо повиноваться воле красавицы. Накануне назначенного ей дня посылал он ей веер, пару перчаток и также цветы, с которыми она являлась в собрание и как обладательница букета оставалась царицей бала до нового избрания. Этот обычай, напоминающий рыцарские времена, когда красота была душой всего великого, продолжался до царствования императрицы Екатерины II.
Таким образом, менуэт продолжался, пока музыка не возвещала о перемене. Польские и контрдансы отличались тем, что первые были весьма медленны и продолжительны, а в последних каждая пара делала свои фигуры, повторяемые прочими. Вообще наши тогдашние танцоры, одетые по образцу придворных Людовика XIV, перенимали и в обращении манеры этих корифеев светской жизни; но, подражая, старались иногда превосходить тех, кого брали за образец. Таким образом мужчина, желавший танцевать с дамой, подходил к ней не прежде, как после трех церемониальных поклонов. Во время танцев едва касался пальцами ее пальцев, а когда оканчивал, тогда изъявлял свою благодарность, поцеловав ей руку. Гордая поступь в польском, важная осанка и узорчатые на в менуэтах отличали хороших танцоров.
Вскоре различные степени образования разделили общество: собрания не прерывались, но их могли посещать только особы, приглашенные хозяином. Там-то важнейшие в государстве люди забывали на время свое величие: император, императрица и великие княжны всегда много танцевали, особенно последние.
Императрица с супругом, с герцогом Голштинским или с князем Меншнковым открывала бал. Всякому свободно было просить танцевать великих княжон, и так как многие искали этой чести, то они не знали отдыха. Одна только царевна Прасковья, сестра императрицы Анны, не любила танцев и шла танцевать не иначе как по повелению самого государя. Люди преклонных лет и почтенного звания часто также прыгали вместе с другими. Царь забавлялся их усталостью. Таким образом в 1721 году на свадьбе генерал-майора князя Трубецкого с дочерью главного корабельного строителя И.М. Головина император подозвал к себе генерал-адмирала графа Ф.М. Апраксина, вице-канцлера барона Шафирова, князя Кантемира, двух сенаторов князей Голицына и графов Ф. Долгорукого, П.А. Толстого и генерала И.И. Бутурлина. Самому молодому из них было не менее 60 лет. Государь назначил каждому из них молодую даму и сам, взяв императрицу, пошел с ними танцевать род грасфатера. Танец этот продолжался около часу. Государь, бывший в первой паре, делал самые трудные на, и всякий из танцующих должен был слепо подражать ему во всем. Не исполнивший этого осушал в наказание кубок Большого орла. Из танцующих кавалеров отличались сам государь, граф Ягужинский, австрийский посланник граф Кинский, голштинский министр Бассевич, молодые князья Трубецкой и Долгорукий и граф Головкин.
Из дам первое место занимала великая княжна Елизавета Петровна. Отличались также княжны Черкасская, Кантемир, графини Головкины и Долгорукая, бывшая впоследствии невестой императора Петра II.
Ассамблеи давались не в одном Петербурге. С переездом в 1722 году двора в Москву завелись собрания и в этой столице. Собрания по указу происходили три раза в неделю: по воскресеньям, вторникам и четвергам. Кроме того, бывали частные балы, где было менее посетителей, но зато более веселости: на этих частных балах танцевали иногда до трех часов пополуночи. Музыка на ассамблеях была большей частью духовая: трубы, фаготы, гобои и литавры.
Петр Великий ввел в употребление сперва тарелки, литавры и фагот; потом появились трубы, валторны и гобои. Государь выписал из Германии капельмейстеров с тем, чтоб они обучали молодых солдат, которые каждый день от 11 до 12 часов играли на адмиралтейской башне. Особенно любил Петр польский рожок; всегда имел при себе музыканта, который во время занятий наигрывал государю на этом инструменте польские и малороссийские песни; государь и сам даже в часы досуга занимался игрой на рожке.
Многие вельможи имели также свои капеллы: лучшая принадлежала княгине Черкасской.
Карл Ульрих, приехавший в Россию в 1721 году и после взявший в супружество великую княжну Анну Петровну, имел в своей свите капеллу, состоявшую из одного фортепиано, нескольких скрипок, одной виольдамур, одного альта, одной виолончели, одного контрабаса, двух флейт и двух валторн.
Пленительная игра этих музыкантов и новость привезенных инструментов доставляли им часто случай показывать свое искусство: говорили, что тот праздник не в праздник, где не играли голштинские музыканты.
Охота к танцам час от часу более распространялась. При императрице Екатерине I незнание танцев считалось уже в девице недостатком воспитания. Двору не было надобности приказывать ассамблеи: они вскоре и совсем уничтожились. Зато частные балы не прекращались. Замечательно, что около этого времени введены были в наши общества карты.
Петр I не терпел карт и предпочитал им шашки, а особенно шахматы, игру любимую им до крайности, в которой он почти не находил себе равного.
Императрица Анна, придававшая много великолепия двору, любила веселость. В ее царствование праздники сделались пышнее и получили европейский вид. Табачный дым и стук шашек не беспокоил уже танцующих, и, наконец, совершенно уничтожилось наказание осушать кубок Большого орла. В торжественные дни и при всяком необыкновенном случае были при дворе балы. Современные писатели упоминают между главнейшими об одном бале, данном в январе 1734 года, на который приглашены были съехавшиеся тогда в Петербурге посланники: бухарский, турецкий и китайский. Торжествовали в тот день вступление на престол государыни. Праздник открылся в зале, построенной в зимнем дворце, у нынешнего Полицейского моста. Зала была украшена апельсинными и миртовыми деревьями в полном цвету, которые, образуя по обеим сторонам аллеи, оставляли в середине довольно места для танцев. В аллеях разбросаны были дерновые скамейки для отдыха гуляющих. Живость и разнообразие этой картины состав ляли сильную противоположность с мертвой природой, покрытую снегом и инеем. Благоухание искусственной рощи, яркое освещение группы гуляющих и танцующих в богатых нарядах, при звуке величественной музыки представляли нечто очаровательное. Императрица Анна спросила у китайского посланника: «Кто из дам, находящихся на бале, ему более нравится?» — «В звездную ночь, — отвечал китаец, — трудно решить, которая звезда всех светлее». По, увидев, что государыня не довольствуется таким ответом, он подошел к великой княжне Елизавете Петровне, низко поклонился и, отдав ей перед прочими преимущество, сказал, что «невозможно было бы перенести ее взгляда, если б только глаза се были поменьше». Дело в том, что большие глаза, считающиеся у нас красотой, казались азиату недостатком.
Весьма много шуму наделал праздник, данный в Петербурге в Летнем саду, по случаю взятия Данцига в 1735 году. Приглашенные съехались в сад в час пополудни, дамы в цветных робах с газовыми накладками, шитыми серебром. Длинные их локоны перевиты были гирляндами из цветов. Императрица, обойдя гостей, пригласила их к столу. Государыня со всею фамилией обедала в гроте, на конце большой аллеи сада, в стороне от бассейна. Для прочих посетителей накрыт был стол в 300 кувертов (приборов) под навесом из зеленой шелковой ткани, поддерживаемом колоннами, которые покрыты были кисеей и увиты гирляндами из натуральных цветов. Между колоннами находился буфет, по одной стороне с золотой и серебряной, а по другой — с фарфоровой посудой. Приглашено было 150 кавалеров и столько же дам; и жребий назначал каждой даме ее кавалера.
Обед состоял из двух перемен, и в каждой было огромное количество блюд, кроме десерта.
После обеда гости разделились на разные группы: одни гуляли по саду, другие занимались катаньем по бассейну в раззолоченных яликах, принадлежавших императрице. С наступлением вечера открылся бал под тем же навесом, где обедали. Разноцветные огни, которыми освещен был сад, поставленные в разных местах прозрачные картины и аллегорические изображения, приличные празднуемому торжеству, представляли нечто очаровательное.
Императрица Анна любила «русскую пляску». Ежегодно на Масленице приглашали ко двору унтер-офицеров гвардии с их женами, которые плясали «русскую». Придворные и даже члены императорской семьи принимали участие в этом народном увеселении.
Во времена Елизаветы Петровны балы русского двора славились во всей Европе. Известный балетмейстер Ланде говаривал, что нигде не танцевали менуэта с большей выразительностью и приличием, как в России. Это тем вероятнее, что сама государыня танцевала превосходно и особенно отличалась в менуэте и «русской пляске». При ней же завелись и маскарадные балы вместо бывших при Петре I масленичных маскарадов, которые ограничивались одним катаньем в санях. Катанья вошли в придворный церемониал, но без масок, а вместо того имевшие приезд ко двору приезжали маскированные танцевать в определенные дни во дворец. В Новый год все мужчины являлись в женском, а дамы в мужском платьях, без масок. Мужской наряд весьма шел к лицу императрицы Ели-саветы Петровны.
Однажды, кажется, первого января 1752 года, на одном из таковых маскарадов великая княгиня Екатерина Алексеевна, справедливо удивленная красотою государыни, сказала ей: «Il est tres heureux, madame, pour nous autres femmes, que vous n'etes cavalier que pour ce soir: sans cela vous seriez trop dangereuse». — «En ce cas la, madame, — отвечала императрица, — c'est certainement d Vous la premiere, quej'aurais adressd mes hotmages».
Вот краткий отчет о первых балах в России. Что касается нарядов, бывших в употреблении у почтенных наших прадедушек и прабабушек, то мы постараемся в нескольких словах очертить некоторые эпохи господствовавшего в России вкуса в нарядах.
Заимствовав у французов ассамблеи, мы у них же переняли и бальные наши платья. Не думайте, чтоб это были те легкие, эфирные ткани, в каких теперь приезжают на бал наши красавицы. Старики твердят, что в их время молодежь была степеннее нынешнего. Вообще трудно верить старикам, обыкновенно хвалящим былое, счастливые годы их славы и побед и нарекающим на настоящее, когда они принуждены уступать другим право пленять и быть любезными. Но в этом случае они едва ли правы. Представьте себе женщину, стянутую узким костяным кирасом, исчезающую в огромном фишбейне, с башмаками на каблуках в полтора вершка вышины, и танцующего с нею мужчину в алонжсвом напудренном парике, в широком, матерчатом шитом кафтане, со стразовыми пряжками на тяжелых башмаках. Посудите, может ли эта пара кружится, летать но полу в экосезе с той легкостью, с той быстротой, какую мы видим теперь! Робы делались большей частью из одной с корсетом материи, с длинными шлейфами, парчовые или штофные, шитые золотом, серебром, а иногда унизанные жемчугом и драгоценными каменьями и обложенные богатыми кружевами. Головной убор был также весьма различен. Ни над чем, кажется, мода не тиранствовала столько, сколько над волосами: каждый год, каждое собрание то повышали, то понижали прическу, а потому и весьма трудно очертить ее в нескольких словах. Волосы покрывали пудрой или, оставляя в природном виде, переплетали их бриллиантами и жемчугом.
Вообще пышность в нарядах заменяла вкус. Дамы не одевались, как теперь, по рисунку граций, не знали пленительной простоты. В каждой безделке блистало тяжелое великолепие, а не нынешний милый утонченный вкус.
Источник: «Правила вежливости и светского этикета», Москва, 2007